Дункан плотнее закутался в плащ и пустил лошадь галопом, полагая, что Морган с нетерпением ждет известий. А кроме того, Дункан с вожделением подумал об ожидающем его грандиозном обеде, В отличие от своего кузена Дункан любил светскую жизнь, пышные церемонии. Если он поторопится, то успеет как раз вовремя. Было еще не совсем темно.
Он скакал по дороге, не думая ни о чем другом и, завернув за следующий поворот, увидел в десяти ярдах перед собой на дороге чью-то высокую тень. В полумраке трудно было различить что-то определенное, но когда Дункан натянул поводья, чтобы не сбить этого человека, он заметил, что человек одет в сутану странствующего монаха. На голове остроконечный капюшон, а в руке посох.
Однако во всем его облике было что-то не то. В Дункане проснулся воин, и он почти инстинктивно протянул правую руку к рукояти меча. Человек повернулся к Дункану. До него уже было не более десяти футов, и тут Дункан резко осадил лошадь, так как лицо, которое смотрело на него безмятежным взором из-под серого капюшона, было тем лицом, которое он так часто видел в последние месяцы. Но никогда во плоти.
Он и Аларик сотни раз изучали это лицо, когда рылись в пыльных томах в поисках сведений о знаменитом святом Дерини. Это было лицо Камбера.
Кулди!
Прежде чем пораженный Дункан смог заговорить или что-то предпринять, человек церемонно поклонился и протянул вперед руку, демонстрируя свои мирные намерения.
— Приветствую тебя, Дункан из Корвина, — проговорил незнакомец.
Глава IV
Горло Дункана пересохло, и он с трудом проглотил слюну. Он был уверен, что имя, которое произнес этот человек, было известно лишь троим: ему самому, Аларику и королю Келсону.
Этот человек не мог знать, что он, Дункан, наполовину Дерини, что его мать и мать Моргана были сестрами-близнецами, чистокровными Дерини. И это была тайна, которую Дункан ревностно хранил всю жизнь.
И вот этот человек назвал его этим именем. Откуда он мог узнать?
— Что ты имеешь в виду? — с трудом проговорил Дункан. Его голос от волнения стал на четверть октавы выше обычного. Он откашлялся. — Я Мак Лейн, из лордов Керней и Кассан.
— А еще ты Корвин по материнской линии, — мягко возразил незнакомец. — Нет никакого позора в том, что ты наполовину Дерини, Дункан.
Дункан раскрыл рот и постарался овладеть собой. Затем он нервно облизнул губы.
— Кто ты? — спросил он, держась настороже, но его рука выпустила рукоять меча, которую он судорожно сжимал до этого момента. — Что тебе надо?
Человек дружелюбно улыбнулся и покачал головой.
— А сам ты не понимаешь? — прошептал он про себя, а затем спокойно заговорил: — Тебе не следует бояться меня. Твоя тайна останется во мне. Слезь с лошади, и пройдемся немного. Я должен тебе кое-что сообщить.
Дункан колебался недолго. Чувствуя себя очень неуверенно под ясным и безмятежным взором незнакомца, он повиновался и соскочил с лошади.
Человек кивнул.
— То, что я скажу, тебе, Дункан следует считать предупреждением, а не угрозой. Потому что я буду говорить для твоей пользы. В следующие недели твое могущество подвергнется суровым испытаниям. Все чаще и чаще тебе придется открыто использовать магию. И, в конце концов, настанет момент, когда тебе надо будет выбирать: или признать свое происхождение Дерини и применить свою магию в борьбе, или же навсегда отречься от него и лишиться его. Я все ясно излагаю?
— Нет, — прошептал Дункан. Его глаза сузились. — Начнем с того, что я священник и мне запрещено заниматься оккультными искусствами.
— Разве? — спокойно спросил его человек.
— Конечно. Мне запрещено заниматься магией.
— Нет. Я имею в виду, разве ты священник?
Дункан почувствовал, что его щеки загорелись. Он опустил глаза.
— В соответствии с ритуалом, которым я был произведен в сан, я священник на всю жизнь и…
Человек улыбнулся.
— Я знаю, о чем говорится в клятве. Но разве ты действительно священник? А что произошло два дня назад?
Дункан в замешательстве посмотрел на него.
— Меня просто вызывают в суд. Я еще не лишен сана и не отлучен от церкви.
— И все же ты сам сказал, что отлучение тебя совершенно не волнует, что чем больше ты используешь могущество Дерини, тем менее важными представляются тебе клятвы и обеты.
Дункан ахнул, инстинктивно шагнув к человеку.
Лошадь в тревоге дернула головой.
— Откуда тебе это известно?
Человек мягко улыбнулся и взял поводья лошади, чтобы она не наступила ему на ногу в сандалии.
— Я много чего знаю.
— Мы были одни, — прошептал Дункан. — Вся моя жизнь зависит от этих слов. Кто же ты?
— В могуществе Дерини нет ничего злого, запретного, сын мой, — сказал человек. Он опустил руку и медленно пошел по дороге. Дункан смиренно склонил голову и, ведя лошадь, пошел за ним, — …но и доброго тоже. Добро или зло таится в душе того, кто использует это могущество. Только злой разум может применить его для того, чтобы творить зло, — он повернулся и посмотрел на Дункана. Затем продолжил: — Я давно наблюдал, как ты применяешь свое могущество, и знаю, что ты используешь его правильно. У тебя нет сомнений, что творить с его помощью: добро или зло. Но у тебя есть сомнения в том, правильно ли ты поступаешь, и вправе ли ты вообще применять его.
— Но…
— Больше ни слова, — сказал человек, жестом приказывая Дункану молчать. — Теперь я должен покинуть тебя. Я только прошу, чтобы ты с этих пор рассматривал мотивы использования своего могущества с точки зрения того, о чем я тебя предупредил. На тебя может обрушиться такое, чего ты и не предполагаешь. Думай о моих словах, и свет истины озарит тебя.
Сказав это, человек исчез. Пораженный, Дункан остановился.
Исчез!
Без следа!
Он посмотрел на дорожную пыль, где только что стоял человек, но там не было никаких следов.
Даже в сгущающейся темноте он различал следы своих ног, которые тянулись по дороге, следы копыт лошади, твердо отпечатавшихся на сырой земле.
Но больше никаких следов не было.
Может, ему это все почудилось?
Нет!
Все, что он пережил, было настолько реально, настолько впечатляюще, что это не могло просто возникнуть в его мозгу. Теперь он понимал, что должен был чувствовать Аларик, когда ему являлись видения. Это было ощущение нереальности и вместе с тем прикосновение кого-то или чего-то.
Этот человек был так же реален, как то сияющее явление, поддерживающее корону Гвинеда, которое он и другие Дерини видели во время коронации Келсона.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
